* ЧАСТЬ ВТОРАЯ. КОРОЛЬ И ПРАВИТЕЛЬ *
Это ведь больше ради красного словца говорится: "Вся земля
наводнена войсками". Один солдатишка наводнит собой ровно столько земли, сколько
у него под сапогами.
Р. Л. Стивенсон
ГЛАВА 20
Итилиен, Эмин-Арнен.
3 мая 3019 года
-- Который час? -- сонно спросила Йовин.
-- Спи дальше, зеленоглазая. -- Фарамир чуть приподнялся на
локте и нежно поцеловал ее в макушку. Кажется, это он ненароком разбудил
девушку, резко дернувшись во сне: раненая его рука продолжала сильно затекать,
но он не показывал виду -- зная, что она любит спать прижавшись к нему всем
телом и устроив голову на плече. Они, как водится, уснули лишь под утро, так что
солнечные лучи давно уже заливали бревенчатые строения форта Эмин-Арнен,
проникая и в узкое окошко их "княжеской опочивальни". В былые времена принц
неукоснительно вставал с зарею -- по жизненному ритму он был "жаворонком" и
лучше всего работалось ему в утренние часы. Теперь, однако, он с чистой совестью
дрых чуть не до полудня: во-первых, как-никак медовый месяц, а во-вторых, узнику
торопиться решительно некуда.
Она, однако, успела уже выскользнуть из-под его руки, и теперь
ее смеющиеся глаза глядели на принца с деланной укоризной.
-- Слушай, мы с тобой совсем подорвем общественную
нравственность Итилиенской колонии.
-- Было б чего подрывать, -- проворчал он. Йовин меж тем
перепорхнула солнечным зайчиком на дальний конец ложа, как была -- голышом --
уселась там, скрестив ноги, и принялась приводить в порядок свою пшеничную
шевелюру, бросая по временам на Фарамира быстрый внимательный взгляд из-под
опущенных ресниц. В одну из их первых ночей он полушутя сказал ей, что одно из
самых ярких и утонченных наслаждений, доступных мужчине, -- наблюдать, как
любимая поутру расчесывает волосы, и с той поры она постоянно оттачивала и
шлифовала этот их ритуал, ревниво наблюдая за его реакцией: "Тебе по-прежнему
нравится, милый?" Он усмехнулся про себя, вспомнив князя Имрахиля: тот
утверждал, будто северянки, при всех их внешних достоинствах, в постели являют
собою нечто среднее между снулой рыбиной и березовым поленом. "Интересно, это
мне так крупно подфартило или, наоборот, -- ему, бедолаге, всю дорогу не везло?"
-- Я сделаю тебе кофе?
-- Вот уж это точно подрыв общественной нравственности! --
расхохотался Фарамир. -- Княгиня Итилиенская на кухне -- ночной кошмар ревнителя
аристократической чопорности...
-- Боюсь, им придется смириться с моей дикостью и
невоспитанностью. Сегодня, к примеру, я собираюсь на охоту -- хочу приготовить
на ужин настоящую запеченную дичь, и пускай они там все полопаются от
возмущения. А то стряпня здешнего повара мне уже не лезет в горло: парень,
похоже, изо всех приправ знает только мышьяк и стрихнин.
"Пускай съездит, -- подумал он, -- тогда, может, прямо сегодня
и начнем Игру?.." Последнее время их с Йовин стали беспрепятственно
выпускать из форта -- по одному; что ж, и на том спасибо, система заложников
тоже имеет свои плюсы.
-- А ты мне сегодня почитаешь?
-- Обязательно. Ты опять хочешь про принцессу Элендейл?
-- Н-ну... В общем, да!
Вечернее чтение тоже стало для них ежедневным ритуалом, причем
у Йовин было несколько любимых историй, которые она, как ребенок, готова была
слушать снова и снова. Сама девушка -- как, впрочем, и почти вся роханская знать
-- ни читать, ни писать не умела, так что волшебный мир, раскрытый перед нею
Фарамиром, совершенно поразил ее воображение. Собственно говоря, с этого все и
началось... Или раньше?
...В день боя за Пеленнорские укрепления принц командовал
правым флангом обороны: он сражался в первых рядах, так что было совершенно
непонятно, каким образом тяжелая бронебойная стрела могла поразить его со спины
-- в трапециевидную мышцу, чуть левее основания шеи. Плоскости ее трехгранного
жала были снабжены глубокими продольными желобками для яда, так что, когда
добрый рыцарь Митрандир довез его до Минас-Тирита, принцу было уже совсем худо.
Его зачем-то унесли в отдельное помещение госпиталя, а дальше -- удивительным
образом позабыли. Он лежал прямо на каменном полу, абсолютно беспомощный -- яд
вызвал слепоту и паралич, так что он даже не мог позвать на помощь, -- чувствуя,
как замогильный холод, уже растворивший нацело левую руку и шею, неостановимо
разливается по всему телу. Мозг его при этом работал совершенно четко, и он с
неумолимой ясностью осознал: его сочли мертвецом.
Прошла вечность, доверху заполненная одиночеством и отчаянием,
пока он не ощутил на губах пряный вкус какой-то маслянистой жидкости; отдушка
показалась ему знакомой, вызвав из памяти полузабытое название ацелас.
Холод отступил -- чуть-чуть, как бы нехотя, -- и тогда из мрака возник
повелительный голос:
-- Принц, если вы в памяти -- пошевелите пальцами правой руки.
Как же это сделать -- пошевелить пальцами, если он их не
ощущает? Наверное, надо вспомнить во всех деталях какое-нибудь движение... ну,
например, как он извлекает меч из ножен, ощущая под пальцами упругую кожу,
которой обшита рукоять...
-- Так, отлично.
Неужто получилось? Видимо, так...
-- Теперь усложним задачу. Одно движение будет означать "да",
два движения -- "нет". Попытайтесь сказать "нет".
Он старался представить себе, как дважды подряд сжимает
кулак... Для чего?.. Ага! Вот он берет со стола перо, делает запись и
откладывает его. Теперь ему нужно взять его снова, чтобы внести исправление...
-- Превосходно. Итак, позвольте представиться: Арагорн, сын
Арахорна. Я -- прямой потомок Исилдура -- желаю выразить вам свое монаршее
благоволение: династия гондорских Правителей, последним представителем коей
являетесь вы, хранила мой престол так, как должно. Однако многотрудное служение
окончено -- я пришел, чтобы снять это бремя с плеч вашей династии. Отныне и
навеки имя ваше будет стоять первым среди славнейших родов Воссоединенного
Королевства. Вы понимаете, что я говорю, Фарамир?
Он понимал все превосходно, но пальцами шевельнул дважды --
"нет": иначе выходило бы, будто он косвенно соглашается с этим бредом. Потомок
Исилдура, надо же! А почему бы не прямо Илюватара?
-- Вы ведь всегда были среди них белой вороной, принц. -- Голос
Арагорна был тих и участлив, прямо сердечный друг, да и только. -- Ну, то что их
всех безумно раздражали пяти ученые занятия -- понятно: и впрямь, не царское это
дело... Но вам ведь ставили в вину даже создание Итилиенского полка и
организацию разведывательной сети за Андуином -- разве не так?
Ответить "да" не позволяла гордость, "нет" -- честность: все
было чистой правдой -- этот самый Арагорн и впрямь неплохо разбирался в
гондорских раскладах... Когда началась война, Фарамир, сам будучи превосходным
охотником, сформировал из вольных стрелков (а частью -- и просто лихих людей)
специальный полк для лесных операций -- Итилиенский, и спустя небольшое время
знаменитые кирит-унгольские егеря почувствовали, что их монополии на
молниеносные рейды по оперативным тылам противника пришел конец. Принц лично
командовал итилиенцами во множестве боев (когда, например, попал в засаду и был
уничтожен целый караван боевых мумаков) и даже успел написать нечто вроде
трактата по той области военного искусства, что несколькими веками спустя
назовут "войной коммандос". В результате среди столичных аристократов стала
бытовать шуточка, будто он намерен ввести в свой рыцарский герб новые атрибуты
-- кистень и черную маску... А еще задолго до войны Фарамир, глубоко и искренне
любивший Восход и его культуру, усилиями добровольцев-единомышленников
организовал в тамошних странах регулярный сбор военной и политической информации
-- фактически первую в Закатных странах разведслужбу. Именно опираясь на ее
доклады, принц отстаивал в Королевском совете линию на сотрудничество с
заандуинскими государствами -- за что, естественно, заработал ярлык пораженца и
едва ли не пособника врага.
-- Отец -- тот всегда считал вас размазней и, когда Боромир
погиб, стал в открытую искать способа аннулировать ваше право на
престолонаследование... Вы, впрочем, ничуть этому не огорчались и даже,
помнится, пошутили тогда: "Если уж перо набило мне мозольку на сгибе среднего
пальца, то скипетр и подавно сотрет ладони до костей", -- право же, превосходно
сказано, принц, ни прибавить ни убавить! Так что, -- голос Арагорна зазвучал
вдруг сухо и жестко, -- давайте считать, что мы с вами просто вернулись к
исходному положению: гондорский престол вам не принадлежит, только взойдет на
него не ваш беспутный братец -- царство ему небесное, -- а я. Вы слушаете меня?
"Да".
-- Значит, ситуация такова. Денетор умер... это тяжкий удар,
но, думаю, вы его переживете. Война в разгаре, страна в безвластии, и я --
Арагорн, потомок Исилдура, разбивший сегодня на Пеленнорских полях рати Восхода,
-- принимаю, по просьбе войска, корону Воссоединенного Королевства. Это
однозначно: варианты есть лишь по части вашей собственной судьбы, принц. Итак,
вариант первый: вы добровольно отрекаетесь от престола (не забывайте: ваша
династия -- не короли, а лишь Правители!) и убываете из Минас-Тирита на княжение
в одну из гондорских земель; думаю, Итилиен подойдет в самый раз. Вариант
второй: вы отказываетесь, но тогда я и не подумаю вас лечить -- с какой стати?
-- и получу корону после вашей скорой смерти. Кстати говоря, о том, что вы еще
живы, не догадывается никто, кроме меня: похоронная церемония назначена на
нынешнее утро, и я просто не стану ей препятствовать. По прошествии нескольких
часов вы услышите, как над вами стукнет плита, закрывающая отверстие склепа...
Ну, остальное дорисует ваше воображение. Вы меня поняли, Фарамир?
Пальцы принца молчали. Ему всегда было присуще спокойное
мужество философа, но перспектива быть заживо погребенным способна вселить
разрушительный ужас в любую душу.
-- О нет, так не пойдет. Если вы через полминуты не дадите
ясного ответа, я уйду, а через пару часов -- когда действие ацеласа
закончится -- за вами явятся могильщики. Поверьте, мне более по душе первый
вариант, но если вы сами предпочитаете склеп...
"Нет".
-- "Нет" -- в смысле "да"? Вы согласны стать князем
Итилиенским?
"Да".
-- Значит, мы пришли к взаимопониманию; вашего слова вполне
достаточно -- пока. Спустя небольшое время, когда к вам вернется способность
говорить, мы посетим вас вместе с князем Имрахилем -- он, по смерти Денетора,
временно управляет городом и страной. Имрахиль засвидетельствует перед вами мои
династические права, с коими он к тому времени ознакомится; вы же, в свой черед,
подтвердите, что слагаете с себя обязаности гондорского Правителя и намерены
удалиться в Итилиен. Благородство князя и его дружба с вами известны всему
Гондору, так что его обращение к народу будет, как я полагаю, воспринято должным
образом. Вы согласны? Отвечайте же -- да или нет?!
"Да".
-- Кстати, отвечаю на ваш невысказанный вопрос -- отчего бы мне
не убрать вас по второму варианту, что вроде бы проще и надежнее. Соображения
тут вполне прагматические: живой и отрекшийся Фарамир в Итилиене безопасен, а
вот его прах, хранимый под полом усыпальницы гондорских правителей, наверняка
породит целые сонмы самозванцев -- Лжефарамиров... Да, и еще одно. Я уверен, что
у вас и в мыслях нет изменить данному вами слову, но на всякий случай имейте в
виду: вылечить вас не сможет никто в Средиземье, кроме меня, а лечение это будет
еще долгим, и обернуться может по-всякому... Вы меня поняли?
"Да". (Чего уж тут не понять: хорошо, если просто отравят, а то
ведь превратят в растение -- будешь пускать слюни и делать под себя...)
-- Вот и замечательно. А напоследок скажу вот что -- думаю, для
вас это немаловажно... -- В голосе Арагорна, к немалому удивлению принца,
зазвучало неподдельное волнение. -- Я обещаю править Гондором так, чтобы у вас,
Фарамир, ни разу не появилось случая сказать: "Я сделал бы это лучше него". Я
обещаю, что при мне Воссоединенное Королевство достигнет расцвета и величия,
невиданных в иные времена. И еще я обещаю, что история Короля и Правителя войдет
во все летописи так, что прославит вас на вечные времена. А теперь выпейте вот
это и засните.
Очнулся он по-прежнему во власти мрака и немоты, однако
страшный холод отступил в левую часть тела, в окрестности раны, и -- о счастье!
-- он уже ощущал боль, и даже мог немного шевелиться. Рядом раздавались чьи-то
голоса, но затем они снова умолкли... И тогда появилась Девушка.
ГЛАВА 21
Сначала была только рука -- маленькая, но не по-женски крепкая;
рука наездницы и фехтовальщицы, как он сразу определил для себя. Девушка не
обладала навыками настоящей сестры милосердия, но возиться с ранеными ей было
явно не в новинку: почему она, однако, все делает одной рукой -- может, тоже
ранена? Он попытался прикинуть ее рост (исходя из того, как далеко она достает,
присевши на край его ложа) -- выходило где-то около пяти с половиной футов. А
как-то раз ему несказанно повезло: она склонилась над ним, и в этот миг ее
рассыпавшиеся шелковистые волосы упали на лицо принца. Так он узнал, что она не
носит прически (значит, почти наверняка северянка, из Рохана); самое же главное
-- он теперь ни с чем на свете не спутает этот запах, в котором, как в
предвечернем степном ветерке, сухой жар прогретой за день земли смешивется с
терпким освежающим ароматом полыни.
Лекарство Арагорна между тем делало свое дело, и уже на
следующий день он произнес первые слова, коими, разумеется, стали:
-- Как вас зовут?
-- Йовин.
Йовин... Будто звук колокольчика -- только не здешнего,
латунного, а тех фарфоровых, что привозят изредка с Дальнего Восхода. Да, голос
был вполне под стать его обладательнице -- какою он ее нарисовал в своем
воображении.
-- А что с вашей левой рукой, Йовин?
-- Так вы уже можете видеть?!
-- Увы! Это лишь результаты моих умозаключений.
-- Ну-ка объясните...
Тогда он описал ее внешность -- какою она составилась из тех
кусочков мозаики, что оказались в его распоряжении.
-- Потрясающе! -- воскликнула она. -- А теперь скажите -- какие
у меня глаза?
-- Наверняка большие и широко расставленные.
-- Нет, а цвет?
-- Цвет... гм... Зеленый!
-- Я вам и вправду поверила, -- в голосе девушки зазвучало
неподдельное разочарование, -- а вы, оказывается, просто видели меня где-то
раньше...
-- Клянусь чем угодно, Йовин, -- я просто назвал свой любимый
цвет, вот и все. Так, значит, я угадал?.. Но вы так и не ответили -- что с вашей
рукой; сами-то вы не ранены?
-- О, совершеннейшая царапина, поверьте, особенно на фоне вашей
раны. Просто мужчины имеют обыкновение оттирать нас в сторонку, едва лишь
приходит черед делить плоды победы.
Йовин четко, как профессиональный военный, описала события
Пеленнорской битвы, не забывая при этом то подать ему лекарство, то поправить
повязку. Фарамиру все время казалось, будто от девушки исходит какое-то особое
тепло; вот оно-то (а вовсе не лекарства) и прогнало прочь тот смертельный озноб,
что терзал его тело. Однако когда он, движимый благодарностью, накрыл ладонь
Йовин своею, та мягко, но весьма решительно отобрала руку и со словами: "А вот
это уже совершенно излишне, принц" покинула своего подопечного, наказавши
кликнуть ее -- буде возникнет настоящая нужда. Опечаленный этим странным
афронтом, он задремал (теперь это и вправду был нормальный сон, освежающий и
лечащий), а по пробуждении услыхал поблизости от себя окончание некого
разговора, причем в одном из собеседников он узнал Иовин, а в другом -- к
немалому своему удивлению -- Арагорна.
-- ...Так что тебе придется поехать вместе с ним в Итилиен.
-- Но почему, Ари? Я больше не могу без тебя, ты же знаешь...
-- Так надо, дорогая. Это совсем недолго -- недели три, может
быть, месяц.
-- Это очень долго, но я сделаю все, как тебе нужно, не
беспокойся... Ты хочешь, чтобы я была возле него?
-- Да. Ты закончишь его лечение: у тебя хорошо выходит. Ну и
вообще -- поглядишь, как он там устроится на новом месте.
-- Знаешь, а он очень милый...
-- Ну конечно! У тебя будет превосходный собеседник -- думаю,
ты не будешь с ним скучать.
-- Не буду скучать? Как ты добр!..
-- Прости, я вовсе не то хотел сказать... Голоса удалились,
потом хлопнула дверь, и Фарамир подумал, что хотя, конечно, это не его дело,
но... И тут он вскрикнул от внезапной боли: вновь обретенный свет ворвался в его
зрачки и будто бы обжег их нежное с отвычки донышко. А она уже сидела рядом,
встревоженно схватив его за руку:
-- Что с вами?
-- Ничего, Йовин, кажется, зрение возвращается.
-- Нет, правда?!
Все вокруг плавало и шло радужными ореолами, но боль быстро
утихла. Когда же принц наконец отер слезы и впервые разглядел Йовин, сердце у
него сперва замерло, а затем обдало его обжигающей волной: перед ним была та
самая девушка, которую он нарисовал в своем воображении. Не похожая, а
именно та -- от цвета глаз до жеста, которым она поправляет волосы. "Это
я сам ее создал, -- обреченно подумал он, -- и теперь никуда уже не денусь".
...Форт Эмин-Арнен, имеющий отныне служить резиденцией Его
Высочества князя Итилиенского, никаким фортом, собственно говоря, не был. Это
был циклопических размеров бревенчатый дом о трех этажах с невероятно запутанной
планировкой и кучей архитектурных излишеств -- всяческих башенок, светелок и
внешних галерей. Смотрелось это все, однако, на удивление гармонично:
чувствовалось, что к его созданию приложили руку уроженцы Ангмара -- именно там,
на далеком лесном Севере, процветает подобное деревянное зодчество. Расположен
он был с точки зрения ландшафтной архитектуры выше всяческих похвал, а вот с
военной -- хуже некуда, что называется, ни Богу свечка, ни черту кочерга: ничто
ни от чего не прикрывал. К тому же окружающий его частокол неведомые эстеты от
фортификации сооружали со столь явным отвращением к своему делу, что он тянул
разве что на учебное пособие для Военно-инженерной академии -- "Как не надо
строить внешние укрепления: найди восемь ошибок". Вероятно, именно по этой
причине Эмин-Арнен был оставлен мордорцами без боя -- как заведомо незащитимая
позиция, и достался своим нынешним хозяевам в целости и сохранности.
Впрочем, кого тут следовало бы называть "хозяином", было не
вполне ясно. Князя Итилиенского, во всяком случае, назвать таковым можно было бы
лишь в качестве издевки: он не обладал даже правом самостоятельно выходить за
ворота форта. Его гостья, сестра короля Роханской Марки Йовин, с немалым
удивлением поняла, что имеет тот же странный статус, что и принц. Она безо
всякой задней мысли попросила вернуть ей меч, пошутив при этом, что без оружия
чувствует себя не вполне одетой, -- и услыхала ответную шутку: "Красивой девушке
дезабилье всегда к лицу". По челу Йовин пробежало облачко досады: комплимент
лейтенанта Белого отряда (сорока человек, выделенных им Арагорном в качестве
личной охраны) был, даже на ее раскрепощенный вкус, на грани фола; положив для
себя впредь держаться с этой публикой более официально, она пожелала видеть
командира отряда капитана Берегонда.
В конце концов, всякая шутка имеет свои границы; они не в
Минас-Тирите, и гулять безоружной по здешним лесам, где запросто могут шастать
недобитые гоблины, по-настоящему опасно. -- О, Ее Высочеству не о чем
беспокоиться: гоблины -- это проблема ее телохранителей. -- Уж не хочет ли он
сказать, что ее повсюду будут сопровождать те четверо мордоворотов? --
Несомненно, и на то имеется личное распоряжение Его Величества; впрочем, если Ее
Высочеству не нравятся эти четверо, их можно заменить другими. -- Между
прочим, Арагорн ей не государь и не опекун, и, если так дело пойдет, она тотчас
же возьмет и вернется обратно в Минас-Тирит... или даже не в Минас-Тирит, а в
Эдорас! -- К сожалению, до письменого приказа Его Величества это тоже
невозможно. -- То есть... то есть, попросту говоря, она пленница ? -- Ну
что вы такое говорите. Ваше Высочество! Пленники -- те под замком сидят, а вы --
да скачите себе куда угодно, хоть до самого Минас-Моргула (не к ночи он будь
помянут), но только при охране и без оружия...
Странное дело, но Йовин лишь теперь осознала, что отсутствие
меча на поясе Фарамира может объясняться вовсе не причудами поэтической натуры
принца, а вполне земными причинами.
Одним словом, выходило -- методом исключения, -- что настоящим
хозяином Итилиена является Берегонд -- но уж это было заведомой чушью:
достаточно хоть раз взглянуть, как тот пробирается бочком по коридорам форта,
стараясь не встретиться глазами со своим пленником. Капитан был конченым
человеком, поскольку знал: именно он охранял покои Денетора в день трагедии и он
же публично объявил о самоубийстве короля; знал-- однако ничего этого
не помнил. В памяти его на месте того кошмарного дня зияла какая-то
обугленная дыра, в которой по временам угадывалась белесая тень Митрандира; тот,
похоже, имел некое касательство к этому делу, но какое -- Берегонд понять не
мог. Трудно сказать, что удержало капитана от того, чтобы покончить с собой;
может быть, вовремя сообразил, что тем самым полностью возьмет на себя вину за
чужое преступление -- на радость настоящим убийцам. В Минас-Тирите его с той
поры окружала глухая стена презрения -- в историю с самосожжением, разумеется,
мало кто поверил, -- так что о лучшем командире для Белого отряда Арагорну
нечего было и мечтать: понятно, что на этой должности нужен человек, который
ни при каких обстоятельствах не столкуется с Фарамиром. И вот тут
Арагорн, при всем своем знании людей, допустил ошибку: он никак не предвидел,
что принц, который в детстве частенько сиживал на коленях у Берегонда, окажется
едва ли не единственным на весь Гондор человеком, верящим в невиновность
капитана.
Люди же из Белого отряда, которые не только несли охрану форта,
но и исполняли все обязанности по дому -- от мажордома до повара, -- с принцем
практически не общались. "Так точно. Ваше Высочество", "Никак нет. Ваше
Высочество", "Не могу знать. Ваше Высочество" -- причем "не могу знать"
отчетливо преобладало. Велено охранять -- охраняют, велят прикончить --
прикончат; только вот разобраться -- кем именно велено -- Фарамир так и
не смог: в то, что эти головорезы реально подчиняются Берегонду, он не верил ни
на грош. При этом от Арагорна никаких депеш вроде бы тоже не поступало: разве
что у них налажена конспиративная связь с Минас-Тиритом через голову капитана --
но к чему такие сложности?..
Да, поистине странная компания обосновалась той весною под
крышей Эмин-Арнена; самое же забавное -- все участники спектакля "Князь
Итилиенский и его двор" в трогательном единстве пеклись о том, чтобы странности
эти не стали достоянием досужих языков за воротами форта -- там, где шла
нормальная человеческая жизнь.
В этой жизни редкий день обходился без того, чтобы Фарамир не
благословил новых своих подданных -- очередную группу переселенцев из Гондора.
Многие из них, однако, не спешили предстать пред светлы очи, а, напротив того,
забивались в самую дальнюю лесную глухомань: сборщики податей явно
представлялись им существами более зловредными и опасными, нежели "гоблины",
которыми якобы кишмя кишели здешние чащобы. За годы войны эти люди научились
мастерски владеть оружием, напрочь отвыкнув при этом гнуть спину перед
лендлордами, так что контролировать возводимые ими укрепленные лесные хутора
князь Итилиенский не смог бы и при всем желании -- коего у него не было. Он
старался лишь доводить до сведения новоприбывших, что здесь никто не собирается
состригать с них шерсть вместе с кусками шкуры, и, пожалуй, небезуспешно: во
всяком случае, в Поселке стали регулярно появляться угрюмые вооруженные мужики с
дальних выселок, предметно интересующиеся ценами на мед и копченую оленину. По
всему Итилиену в тот год стучали топоры: поселенцы рубили избы, расчищали лес
под пашню, ставили мельницы и смолокурни: они обустраивались в заандуинских
лесах всерьез и надолго.
ГЛАВА 22
Со времени окончания Мордорского похода минул месяц, и за все
это время Йовин не получила от Арагорна ни единой весточки. Ну что ж, мало ли
какие бывают обстоятельства... Если она и пришла уже к определенным выводам, то
держала их при себе, и поведение ее не изменилось ни на йоту; единственное --
перестала, как в первые дни, спрашивать у Берегонда, нет ли чего нового из
Минас-Тирита. И еще Фарамиру показалось, будто ее удивительные, серые в зелень,
глаза сменили оттенок на более холодный -- голубоватый; впрочем, это уж было бы
совершеннейшей мистикой. К принцу девушка относилась с искренней теплотой и
симпатией, однако возникшую между ними душевную близость она с самого начала
обратила в дружбу, напрочь исключающую что-либо иное, и тот принужден был
подчиниться.
...Они как раз сидели за обеденным столом в неуютном из-за
своих размеров Рыцарском зале форта, когда в дверях возник гондорский лейтенант
в запыленном плаще, сопровождаемый несколькими солдатами. Фарамир первым делом
предложил гонцу вина с олениной, но тот лишь отрицательно качнул головой. Дело
настолько спешное, что он лишь сменит коней и поскачет обратно. У него именное
повеление: забрать находящуюся в Эмин-Арнене Йовин (та, не сдерживаясь более,
подалась вперед, и сияющее лицо ее, казалось, рассеяло сумрак зала), коию
надлежит эскортировать в Эдорас, ко двору короля Йомера.
Дальше шли какие-то минас-тиритские новости, из которых
сознание Фарамира выудило лишь незнакомое ему доселе имя -- Арвен. Арвен...
Звучит как гулкий удар гонга; интересно знать, мельком подумалось ему, начало
какого поединка этот гонг возвещает... Принц поднял взор на Йовин, и сердце его
сжалось: перед ним была бескровная маска боли с глазами на пол-лица -- ребенок,
которого сперва обманули, подло и безжалостно, а теперь еще хотят выставить на
всеобщее посмешище.
Впрочем, это проявление слабости длилось лишь мгновение. Кровь
шести поколений степных витязей взяла свое: сестра короля Роханской Марки не
вправе вести себя как дочка мельника, соблазненная владетельным сеньором. С
очаровательной улыбкой (тепла, правда, в той улыбке было как в лунном свете,
заливающем снежный перевал в Белых горах) Йовин поведала лейтенанту, что
полученный им приказ весьма странен: ведь она не подданная человека, называющего
себя королем Гондора и Арнора. В любом случае они сейчас находятся вне пределов
Воссоединенного Королевства, так что, если князь Итилиенский (кивок в сторону
Фарамира) не возражает против ее присутствия, она, пожалуй, погостила бы здесь
еще.
Князь Итилиенский, понятное дело, не возражал, и его во всей
этой ситуации по-настоящему печалило лишь одно. Он безоружен, и если люди
Арагорна имеют предписание в случае нужды увезти девушку силой, драться ему
сейчас предстоит тем самым кинжалом, которым он только что разделывал оленью
лопатку -- воистину достойный конец последнего представителя злополучной
Анарионской династии. Что ж, по крайней мере стиль этого трагифарса будет
выдержан до самого финала... Тут принц зачем-то перевел взгляд на стоящего
справа от стола Берегонда и вздрогнул от изумления. Капитан неузнаваемо
преобразился -- взгляд его обрел былую твердость, а рука привычно покоилась на
рукояти меча.
Им обоим не требовалось слов: старый воин сделал свой выбор и
готов был умереть рядом с Фарамиром.
А вот офицер явно растерялся: применение оружия против
августейших особ в его инструкции, надо думать, оговорено не было. Йовин между
тем снова улыбнулась ему -- на сей раз и вправду обворожительно -- и твердо
взяла инициативу в свои руки:
-- Боюсь, вам все же придется задержаться, лейтенант. Отведайте
оленины -- она сегодня и вправду превосходна. Ваши солдаты тоже, вероятно,
нуждаются в отдыхе. Гунт! -- Это дворецкому. -- Проводите людей короля и
покормите их хорошенько -- они с дороги. Да, и распорядитесь насчет бани!
У Йовин еще достало сил досидеть до конца обеда и даже
поддерживать беседу ("Передайте, пожалуйста, соль... Благодарю вас... А что
слыхать из Мордора, лейтенант? Мы ведь в нашей глуши совсем оторвались от
жизни..."), однако было ясно как день -- она держится на последнем пределе.
Глядя на нее, Фарамир вспомнил виденное им однажды перекаленное стекло: по виду
-- стекляшка как стекляшка, а щелкни по ней ногтем -- разлетится в мельчайшие
брызги.
Той ночью он, разумеется, не спал; сидел за столом у ночника,
тщетно ломая голову -- можно ли тут хоть чем-нибудь помочь? Принц превосходно
разбирался в философии, вполне прилично -- в военном деле и в искусстве
разведки, но вот в тайнах женской души он, по совести говоря, ориентировался
весьма слабо. Так что когда дверь его комнаты распахнулась без стука и на пороге
возникла прозрачно-бледная Йовин -- босиком и в ночной рубашке, -- он пришел в
совершеннейшую растерянность. Та, однако, уже шагнула внутрь -- отрешенно, как
сомнамбула; рубашка соскользнула к ногам девушки, и она приказала, вскинув
голову и низко-низко опустив ресницы:
-- Возьмите меня, принц! Ну же!!
Он подхватил на руки это легонькое тело -- о черт, да у нее же
нервный озноб, зуб на зуб не попадает! -- и, перенеся ее на свое ложе, укрыл
парой теплых плащей... Что там еще есть? Пошарил вокруг глазами -- ага! Фляга с
эльфийским вином -- то, что надо.
-- Ну-ка, выпей! Сейчас согреешься...
-- А вы не хотите согреть меня как-нибудь иначе? -- Она не
открывала глаз, и тело ее, вытянутое в струнку, продолжала колотить крупная
дрожь.
-- Только не сейчас. Ты же возненавидишь меня на всю оставшуюся
жизнь -- и поделом.
И тогда она безошибочно поняла -- можно; наконец-то можно... И,
не заботясь более ни о чем, разревелась, как в далеком-далеком детстве, а он
прижимал к груди это дрожащее и всхлипывающее, бесконечно дорогое существо и
шептал ей на ухо какие-то слова -- он и сам не помнил какие, да и не имели они
никакого значения, и губы его были солоны от ее слез. А когда она выплакала до
дна всю эту боль и мерзость, то спряталась обратно в норку под плащами,
завладела его рукою и тихо попросила: "Расскажи мне что-нибудь... хорошее". И
тогда он стал читать ей стихи, лучшие изо всех, что знал. И всякий раз, стоило
ему остановиться, она стискивала его ладонь -- как будто боялась потеряться в
ночи, и произносила с непередаваемой детской интонацией: "Ну еще немножко!
Пожалуйста!.."
Она уснула под утро, не выпуская его руки, так что он еще
подождал, сидя на краешке ложа, пока сон ее не станет крепче, -- и лишь тогда
склонился над ней, осторожно коснувшись губами виска, а потом устроился в
кресле... Глаза он открыл спустя пару часов от какого-то шороха, тут же услыхал
сердитое: "Пожалуйста, отвернись!", а несколькими секундами погодя жалобное:
"Слушай, дай мне чего-нибудь накинуть -- не могу же я разгуливать средь бела дня
в таком виде!" А уже стоя в дверях (на ней теперь был его охотничий камзол с
подвернутыми рукавами), она вдруг вымолвила -- тихо и очень серьезно: "Знаешь,
те стихи... Это что-то необыкновенное, со мной никогда в жизни такого не бывало.
Я приду к тебе сегодня вечером, и ты почитаешь мне еще что-нибудь, ладно?"
Короче говоря, к тому времени, когда в Эдорас отправилось послание, в коем
Фарамир справлялся у Йомера -- не возражает ли тот против решения своей сестры
Йовин стать княгиней Итилиенской, вечерние литературные чтения прочно вошли в их
семейный обиход.
-- ...Ты меня не слушаешь?..
Йовин, давно уже умывшаяся и одевшаяся, огорченно глядела на
принца.
-- Прости, малыш. Я и вправду задумался.
-- О грустном?..
-- Скорее -- об опасном. Вот думаю -- а не пришлет ли нам с
тобой Его Величество король Гондора и Арнора свадебный подарок? Как бы
твоя давешняя шуточка насчет мышьяка и стрихнина не оказалась пророческой...
Произнося эти слова, он нарушил одну неписаную заповедь: не
упоминать в этих стенах об Арагорне. Лишь однажды, в самом начале их романа,
Йовин внезапно и без видимой связи с предшествующим разговором сказала:
-- Если тебя интересует, каков он был как любовник, -- она
стояла отвернувшись к окну и с преувеличенным вниманием разглядывала что-то во
дворе, не замечая его протестующего жеста, -- то могу сказать совершенно честно:
очень так себе. Понимаешь, он ведь привык только брать -- всегда и во всем;
одним словом, "настоящий мужчина"... -- Губы ее при этих словах скривила горькая
усмешка. -- Конечно, множеству женщин именно это и нужно, но я-то к их числу не
принадлежу...
Некоторое время она вопросительно глядела на Фарамира, а затем
кивнула и задумчиво произнесла -- как будто подведя про себя некий окончательный
итог:
-- Да, пожалуй что с него станется... У тебя есть план, как
избежать такого подарка?
-- Есть. Но все зависит от того, согласится ли сыграть за нашу
команду Берегонд.
-- Прости, если я лезу не в свое дело... Ведь этот человек убил
твоего отца; каков бы он ни был, это все-таки отец...
-- Думаю, что Берегонд тут ни при чем. Больше того: я сегодня
попробую это доказать, и прежде всего -- ему самому.
-- А почему именно сегодня?
-- Потому что раньше было нельзя. В тот день -- помнишь, в
обеденном зале? -- он вел себя очень неосторожно. Я специально не общался с ним
все эти дни, чтобы хоть как-то усыпить бдительность ребят из Белого отряда, но
сейчас, похоже, расклад такой, что пан или пропал. Одним словом, пригласи его
заглянуть ко мне по какому-нибудь невинному поводу; да смотри, чтобы разговор
ваш происходил на людях -- у нас никаких секретов нету! А ты сама -- когда
поедешь сегодня на охоту -- оторвись ненароком от сопровождающих и поспрошай у
народа, эдак невзначай, насчет одного лесного хутора...
В глазах вошедшего в комнату Берегонда тлел слабый огонек
надежды: может быть, не все потеряно?
-- Здравия желаю. Ваше Высочество!
-- Здравствуй, Берегонд. И не надо так официально... Я просто
хочу, чтобы ты помог мне связаться с Его Величеством.
С этими словами принц, порывшись в стоящем у стены вьючном
ящике, осторожно водрузил на стол большой шар из дымчатого хрусталя.
-- Видящий камень!.. -- изумился капитан.
-- Да, это палантир; второй сейчас в Минас-Тирите.
Арагорн из каких-то соображений не желает, чтобы я пользовался им сам, и наложил
на него заклятие. Так что будь добр, возьми шар и вглядись в него...
-- Нет! -- отчаянно замотал головою Берегонд, и на лице его
отразился ужас. -- Что угодно, только не это!! Я не хочу увидеть обугленные руки
Денетора!
-- Так ты уже видел их? -- Принц внезапно ощутил смертельную
усталость: значит, он все же ошибся в этом человеке...
-- Нет, но мне говорили... Их видит всякий, кто заглянет в
его палантир!
-- Не беспокойся, Берегонд. -- В голосе Фарамира послышалось
облегчение. -- Это не тот палантир, не Денеторов. Тот -- как раз в
Минас-Тирите, он тебе неопасен.
-- Да?.. -- Капитан с некоторой все же опаской взял Видящий
камень в руки, довольно долго всматривался в него, а затем со вздохом поставил
обратно на стол. -- Простите, принц, -- ничего не вижу.
-- Ты уже увидел все, что надо, Берегонд. Ты не виноват в
гибели Денетора -- можешь спать спокойно.
-- Что??! Как вы сказали?!!
-- Ты не виноват в гибели Денетора, -- повторил принц. --
Извини, но мне пришлось ввести тебя в заблуждение: наш палантир -- как раз тот
самый. В нем и в самом деле бывают видны черные скрюченные пальцы, но их видят
только те, кто сам приложил руку к убийству короля Гондора. Ты ничего не увидал
-- стало быть, чист. В тот день твоя воля была парализована чьей-то мощной
магией -- думаю, что эльфийской.
-- Правда? -- прошептал Берегонд. -- Вы, наверное, просто
хотите меня утешить, и это все же другой палантир... (Ну скажи, скажи
мне, что это не так!)
-- Да ты сам подумай -- кто бы мне дал этот самый "другой
палантир"? Мне и этот-то вернули потому лишь, что сочли его безнадежно
испорченным: сами они и вправду не могут разглядеть в нем ничего -- ладони
Денетора загораживают все поле зрения. О том, что люди, непричастные к
преступлению, могут пользоваться им по-прежнему, они, по счастью, даже не
подозревают.
-- А для чего вы мне сначала сказали -- не тот?
-- Видишь ли... Дело в том, что ты -- человек легковерный и
очень внушаемый; именно этим и воспользовались эльфы с Митрандиром. Я боялся,
что ты просто примыслишь себе эту картинку -- самовнушение иногда играет с
людьми и не такие шутки... Но теперь, хвала Эру, все позади.
-- Все позади, -- хрипло повторил Берегонд. С этими словами он
опустился на колени и глядел теперь на принца с такой собачьей преданностью, что
тому стало неловко. -- Значит, вы позволите служить вам, как в старые времена?
-- Да, позволю, но только немедленно подымись... А теперь
скажи, являюсь ли я для тебя сувереном Итилиена?
-- А как же иначе, Ваше Высочество?!
-- Раз так, то вправе ли я, оставаясь вассалом гондорской
короны, сменить личную охрану, навязанную мне Королем?
-- Разумеется. Но это легче сказать, чем сделать: Белый отряд
подчиняется мне лишь номинально. Я ж ведь тут, считай, просто квартирмейстер...
-- Ну, об этом я уже давно догадался. Кстати, кто они?
Дунаданы?
-- Рядовые -- дунаданы. А вот офицеры и сержанты... Это все
люди из тайной стражи Короля. Откуда они взялись у нас Гондоре -- никому не
ведомо; болтают, -- Берегонд зачем-то покосился на дверь, -- чуть ли не ожившие
мертвецы. Кто у них за главного -- я и сам не пойму.
-- М-да... В любом случае от этих ребят следует избавиться -- и
чем скорее, тем лучше. Ну так что, капитан, -- рискнешь за компанию со мной?
-- Вы спасли мою честь -- значит, жизнь моя принадлежит вам
безо всяких оговорок. Но трое против сорока...
-- Я полагаю, что нас все же не трое, а куда больше. -- При
этих словах Берегонд изумленно воззрился на принца. -- Где-то неделю назад
мужики с одного лесного хутора привезли к нам в форт воз копченой оленины и
затеяли ссору со стражей у ворот: те, как обычно, потребовали от них оставить
луки по ту сторону частокола. Там еще был такой чернявый, блажил на всю округу
-- отчего это, дескать, благородным дозволяют заходить в княжескую
резиденцию при оружии, а вольным стрелкам с Дроздиных выселок -- хрен.
Припоминаешь?
-- Ну, что-то такое было... А в чем дело?
-- В том, что этот чернявый -- барон Грагер, лейтенант
Итилиенского полка, а до войны -- мой резидент в Кханде; и я склонен полагать,
что в этих самых Дроздиных выселках сидит не он один... Так вот, твоя задача --
установить связь с Грагером, а дальше будем действовать по обстановке. Между
собой мы отныне будем связываться только через тайник -- если стоять на
шестнадцатой снизу ступеньке винтовой лестницы в северном крыле, то на уровне
левого локтя будет щель в стенной обшивке -- как раз для записки: ни с верхней,
ни с нижней площадки лестницы отследить закладку тайника невозможно -- я
проверил. Далее. По выходе от меня уйдешь в запой, денька эдак на три: я ведь
приглашал тебя за тем, чтобы ты попробовал связать меня с Арагорном через
палантир -- а ты, понятное дело, узрел в нем Денетора... Только не
переиграй -- офицеры Белых кажутся мне весьма проницательными людьми.
...А буквально в тот же день в Поселке случилось первое
преступление -- поджог. Какой-то придурок запалил -- нет, вы не поверите: не дом
соперника, наставившего ему рога, не амбары кабатчика, отказавшегося налить
чарку в долг, не сеновал соседа, который много о себе понимает... Запалили
голубятню, которую держал угрюмый одинокий кузнец, переехавший сюда из Анфаласа
и потому, видать, сохранивший некоторые городские привычки. Кузнец любил своих
голубей до самозабвения, а потому посулил серебряную марку тому, кто наведет его
на след поджигателя. Местная полиция в лице двоих констеблей (сержантов Белого
отряда) в свой черед рыла носом землю: зная нравы анфаласцев, можно было не
сомневаться -- если вовремя не посадить виновного под замок, то расследовать
придется уже не поджог голубятни, а предумышленное убийство...
Фарамир выслушал эту дурацкую историю, высоко заломив левую
бровь -- он был крайне удивлен. Уточним: в самом деле удивлен. Одно из
двух: либо противник допустил первую крупную ошибку, либо он, напротив, видит
весь замысел принца насквозь. В любом случае Игра уже началась; она
началась раньше, чем он ожидал, и не так, как он ожидал, но пути назад уже не
было.
ГЛАВА 23
Хмурые горы, перевал Хотонт.
12 мая 3019 года
-- Вот он, ваш Итилиен. -- Горец-тролль опустил к ногам тюк с
поклажей и махнул рукою вперед, туда, где ниже по ущелью громоздились друг на
дружку плотные клубы нежно-зеленого дыма -- густое криволесье из низкорослого
каменного дуба. -- Нам теперь дальше ходу нет. Тропа тут, однако, набитая -- не
заплутаете. Где-то час погода упретесь в ручей, так перекат будет чуток пониже.
Смотрится страшновато, но перейти, однако, можно... Тут главное дело -- не
дрейфь и наступай прямиком в буруны, в них-то как раз самый затишок и есть.
Сейчас перепакуемся -- и вперед.
-- Спасибо, Матун. -- Халаддин крепко пожал широченную, как
лопата, ладонь проводника. И сложением, и повадкою тролль походил на медведя:
добродушный и флегматичный сладкоежка, способный в мгновение ока обратиться в
смертоносный боевой механизм, страшный не столько даже своей чудовищной силою,
сколько проворством и хитростью. Нос картофелиной, растрепанный веник рыжей
бороды и выражение лица крестьянина, у которого ярмарочный фокусник только что
извлек из-за уха золотую монету, -- все это скрывало до поры до времени
превосходного воина, умелого и беспощадного. Глядя на него, Халаддин всегда
вспоминал слышанную где-то фразу: лучшие на свете бойцы получаются из людей
сугубо мирных и семейных -- когда такой вот мужик, воротясь однажды вечером с
работы, находит на месте своего дома пепелище с обугленными костями.
Он еще раз окинул взором нависающие над ними заснеженные
громады Хмурых гор -- даже Цэрлэгу никогда в жизни не провести их отряд по всем
этим ледяным циркам, вертикальным стенкам с обомшелой "сыпухой" и необозримым
стланникам из рододендрона.
-- Вернешься на базу -- не сочти за труд напомнить Ивару, чтобы
в июле встречали нас на этом же месте.
-- Не боись, паря: командир никогда ничего не забывает. Раз
уговорено -- весь конец июля будем тут как штык.
-- Верно. Ну а не будет нас первого августа -- выпейте на помин
души.
Цэрлэга Матун на прощание хлопнул по плечу так, что тот едва
устоял на ногах -- "Бывай здоров, разведка!". С орокуэном они за эти дни
скорешились не разлей вода. Тангорну же он, понятное дело, даже не кивнул: его б
воля -- так он бы этого гондорского хмыря... Ладно, командованию видней. Он
партизанил в бригаде Ивара-Барабанщика с самого начала оккупации и хорошо знал,
что возврата разведгруппы положено ждать на точке рандеву максимум три дня, а
тут -- неделя! Задание особой важности, понял? Так что и гондорский хмырь, надо
думать, тут не просто для мебели...
"Да, -- думал тем временем Халаддин, наблюдая за мерным -- в
такт шагам -- покачиванием тюка на спине идущего впереди него барона, -- теперь
все зависит от Тангорна: сумеет ли тот в Итилиене прикрыть нас от своих -- как
мы в эти дни прикрывали его. Что он личный друг принца Фарамира -- это
прекрасно, спору нет, только до сего замечательного принца еще поди доберись...
К тому же может статься, что и сам Фарамир этот по нынешнему своему статусу
чистейшей воды декорация при Арагорновом правлении. А у барона весьма
специфические отношения с Минас-Тиритскими властями -- в Воссоединенном
Королевстве его уже десять раз могли объявить вне закона... Одним словом, мы
запросто можем повиснуть всею троицей -- хоть на ближайшем суку (там, где
повстречаемся с первым гондорским патрулем), хоть на стене Эмин-Арнена; и что
забавно -- в лесу барона вздернут за компанию с нами, а в форте -- нас за
компанию с ним. Да, великое дело -- хорошая компания..."
Надо думать, что барона столь же мрачные мысли одолевали дней
десять назад, когда они убедились: путь в Итилиен через Моргульское ущелье и
Кирит-Унгольский перевал наглухо закрыт эльфийскими постами, а значит, придется
искать помощи у партизан Хмурых гор. Самым страшным было бы нарваться на один из
тех мелких отрядов, что не признавали над собою никакой власти и не помышляли ни
о чем, кроме мести: тут не помогли бы никакие ссылки на "миссию", а уж с
пленниками партизаны теперь расправлялись с не меньшей жестокостью, чем их
враги... По счастью, Цэрлэг -- следуя информации Шарья-Раны -- сумел-таки найти
в ущелье Шаратэг базу вполне дисциплинированного соединения, подчиняющегося
единому руководству сил Сопротивления. Командовал отрядом кадровый военный --
однорукий ветеран Северной армии лейтенант Ивар. Сам уроженец этих мест, он
создал в ущелье совершенно неприступный укрепрайон: помимо всего прочего, Ивар
наладил на своих наблюдательных постах замечательную систему звукового
оповещения -- за что и получил прозвище "Барабанщик".
Лейтенант бестрепетно взвесил на ладони предъявленное
Халаддином кольцо назгула, кивнул и задал один-единственный вопрос -- чем он
может поспособствовать господину военлекарю в выполнении его спецзадания.
Перебросить их разведгруппу в Итилиен? Нет вопроса. По его мнению, идти следует
через перевал Хотонт -- он в это время года считается непроходимым, так что с
итилиенской стороны почти наверняка не охраняется. К сожалению, лучший из его
проводников -- Матун -- сейчас на задании. Могут ли они обождать денька
три-четыре? Тогда нет проблем: заодно пускай пока отъедятся и отоспятся --
маршрут группе предстоит тот еще... И лишь когда им -- всем троим -- вернули
отобранное на партизанском передовом посту оружие, Тангорн возвратил доктору
взятый у того накануне яд из Элоаровой аптечки: обошлось.
В этой части страны Халаддину никогда раньше бывать не
доводилось, и он с искренним интересом наблюдал за жизнью Шаратэгского ущелья.
Горные тролли жили небогато, но держались с поистине княжеским достоинством;
только вот гостеприимство их -- на взгляд чужака -- порою выходило за всякие
разумные пределы и заставляло Халаддина испытывать острое чувство неловкости.
Теперь по крайней мере ему стали понятны истоки той удивительной атмосферы, что
царила в барад-дурском доме его университетского однокашника Кумая...
Тролли всегда селились большими дружными семьями, а поскольку
на крутом склоне дом на три десятка персон можно строить одним-единственным
способом -- загоняя его в вертикаль, -- жилища их являли собою толстостенные
каменные башни высотою по двадцать -- тридцать футов. Искусство каменной кладки,
родившееся при возведении этих миниатюрных крепостей, сделало впоследствии
выходцев из троллийских поселений ведущими градостроителями Мордора. Другим
коньком троллей была металлургия. Сперва они открыли ковку железа, сделав тем
самым оружие дешевым -- а стало быть, общедоступным; дальше наступил черед
железо-никелевых сплавов (большая часть тамошних железных руд относилась к числу
естественно-легированных), и теперь мечи, висящие на поясе каждого здешнего
мужчины, достигшего двенадцати лет, стали лучшими в Средиземье. Неудивительно,
что тролли отродясь не знали над собою ничьей власти, кроме собственных
старейшин: только полный псих может затеять штурм троллийской башни ради того,
чтобы, уложив под ее стенами полдружины, забрать в качестве налога (или
церковной десятины) десяток худосочных овец.
В Мордоре понимали это отлично, а потому лишь набирали здесь
воинов -- что немало льстило самолюбию горцев. Позднее, правда, когда основным
их занятием стала добыча руды и выплавка металлов, товар этот обложили
драконовскими налогами -- но тем, похоже, все это была Божья роса: безразличие
троллей к богатству и роскоши вошло в поговорку -- так же, как их упрямство.
Данное обстоятельство, кстати, породило известную в Средиземье легенду: будто бы
те тролли, которых все знают, составляют лишь половину этого народа. Другая же
его половина (в Закатных странах их ошибочно называют "гномами", путая с другим
мифическим народом -- подземными кузнецами), напротив, повернута на
стяжательстве и всю жизнь проводит в тайных подземных галереях в поисках золота
и самоцветов; они скаредны, сварливы, вероломны -- ну, одним словом, во всем
являют собою полную противоположность настоящим, надземным, троллям. Как бы то
ни было, факт остается фактом: троллийская община действительно подарила Мордору
множество выдающихся личностей, от военачальников и мастеров-оружейников до
ученых и религиозных подвижников, но ни единого сколь-нибудь заметного
представителя торгового сословия!..
Когда закатные союзники -- в рамках "Окончательного решения
мордорского вопроса" -- успешно "зачистили" предгорья и принялись выкуривать
троллей из их ущелий в Хмурых и Пепельных горах, они быстро уразумели,
что сражаться с горцами -- это тебе не коллекционировать отрезанные уши в
Горгоратском оазисе... Троллийские поселки к тому времени сильно обезлюдели
(множество мужчин полегли и в Эсгаротском походе, и на Пеленнорских полях),
однако при войне в этих теснинах численность как таковая особой роли не играла:
горцы всегда имели возможность встретить врага в самых узких местах, где десяток
хороших бойцов могут часами сдерживать целую армию -- пока установленные выше по
склону катапульты методично размочаливают парализованную колонну. Трижды
похоронив под рукотворными лавинами крупные отряды, вторгавшиеся в их долины,
тролли перенесли боевые действия в предгорья -- так что теперь в этих местах
вастаки с эльфами по ночам не смели и носа высунуть из немногочисленных хорошо
укрепленных пунктов. А в горные поселки, ставшие теперь партизанскими базами,
постоянно стекался народ с равнин -- раз так и так приходит конец, лучше уж его
встретить с оружием в руках и не в одиночку.
ГЛАВА 24
Среди тех, кто объявился за эти недели в Шаратэге, встречались
любопытнейшие персонажи. С одним из них -- маэстро Хаддами -- доктор
познакомился в штабе Ивара, где маленький умбарец с пергаментным лицом и
невыразимо грустными глазами трудился писарем, а время от времени дарил
лейтенанту в высшей степени интересные идеи по части разведывательных операций.
Маэстро был одним из крупнейших в стране мошенников и в момент падения
Барад-Дура отбывал в тамошней тюрьме пятилетний срок за грандиозную аферу с
авализованными банковскими векселями. Технических деталей ее Халаддин оценить не
мог (поскольку в финансах не смыслил ни бельмеса), однако судя по тому, что
одураченные негоцианты -- главы трех старейших торговых домов столицы --
приложили титанические усилия, дабы замять дело, не доводя его до суда и
огласки, замысел и вправду был хорош. В разрушенном дотла городе перспективы на
работу по специальности (сиречь -- крупные финансовые махинации) были понятно
какие, так что Хаддами извлек свое загодя прикопанное золотишко и подался на Юг
-- в надежде добраться до исторической родины, однако превратности судьбы, на
кои столь щедро военное время, привели его вместо вожделенного Умбара к
шаратэгским партизанам.
Маэстро был сущим кладезем разнообразнейших талантов, которые
он, стосковавшись по общению с "интеллигентными людьми", с удовольствием
демонстрировал Халаддину. Он, например, с немыслимой точностью имитировал
почерки других людей -- что, как легко догадаться, весьма ценно в его профессии.
О нет, речь шла не о каком-то там примитивном воспроизведении чужой подписи,
отнюдь! Ознакомившись с несколькими страничками, исписанными рукою доктора,
Хаддами составил от его имени связный текст, при виде которого у Халаддина в
первый момент закралась мысль: да я же небось сам это и написал -- просто
запамятовал, когда и где, а он нашел листок и теперь дурит мне голову...
Все оказалось проще -- и одновременно сложнее. Выяснилось, что
Хаддами -- гениальный графолог, который по особенностям почерка и стиля
составляет абсолютно точный психологический портрет пишущего, а затем фактически
перевоплощается в него, так что тексты, которые он пишет от имени других людей,
в некотором смысле аутентичны. А когда маэстро выложил доктору все, что узнал о
его внутреннем мире, исходя из нескольких написанных строк, тот испытал
замешательство, густо замешенное на страхе -- это была настоящая магия, и магия
недобрая. На миг у Халаддина возник даже дьявольский соблазн -- показать маэстро
какие-нибудь записи Тангорна, хотя он ясно понимал: это было бы куда большей
низостью, чем просто сунуть нос в чужой личный дневник. Никто не вправе знать о
другом больше, чем тот сам желает о себе сообщить, и дружба, и любовь умирают
одновременно с правом человека на тайну.
Вот тогда-то его и посетила странная идея -- дать Хаддами для
экспертизы письмо Элоара, найденное среди вещей убитого эльфа. Содержание письма
они с бароном разобрали по косточкам еще во время своего хоутийн-хотгорского
сидения (надеялись найти в нем хоть какие-нибудь зацепки, как пробраться в
Лориен), однако ничего полезного для себя так и не извлекли. И вот теперь
Халаддин -- сам не зная для чего -- пожелал, пользуясь случаем, ознакомиться с
психологическим портретом эльфа.
Результаты повергли его в полное изумление. Хаддами соткал из
ломких завитков рунического письма образ человека в высшей степени благородного
и симпатичного, может быть, излишне мечтательного и открытого до беззащитности.
Халаддин возражал -- графолог стоял на своем: он проанализировал и другие записи
Элоара, его топографические и хозяйственные заметки -- результат тот же, ошибка
исключена.
-- Значит, цена всем вашим измышлениям, маэстро, -- ломаный
грош! -- вышел из себя Халаддин и поведал опешившему эксперту, что он сам застал
в Тэшголе, не скупясь на медицинские подробности.
-- Послушайте, доктор, -- вымолвил после некоторого молчания
как-то даже осунувшийся Хаддами, -- и все-таки я настаиваю -- там, в этом вашем
Тэшголе, был не он...
-- Что значит "не он"?! Может, и не он сам изнасиловал
восьмилетнюю девочку перед тем, как перерезать ей горло, но это сделали те, кем
он командовал!..
-- Да нет же, Халаддин, я вовсе не об этом! Понимаете, это
глубокое, немыслимо -- для нас, людей, -- глубокое раздвоение личности.
Представьте себе, что вам пришлось -- ну, так уж сложилось, -- участвовать в
чем-то подобном Тэшголу. У вас есть мать, которую вы нежно любите, а у эльфов
иначе и быть не может: дети наперечет, каждый член социума поистине бесценен...
Так вы, надо думать, сделаете все, чтобы избавить ее от знания об этом кошмаре,
а при эльфийской проницательности тут не обойдешься враньем или примитивным
умолчанием, вам надо и вправду перевоплотиться в иного человека. Две совершенно
разные личности в одном существе -- так сказать, "для внешнего и для внутреннего
потребления"... Вы меня не понимаете?
-- Признаться, не совсем... Раздвоение личности -- это не по
моей части.
Странно, но похоже, что именно этот разговор и натолкнул
Халаддина на решение той самой, главной, задачи, над которой он бился, и
решение это ужаснуло его своей примитивностью. Оно лежало прямо на поверхности,
и ему теперь казалось, будто он все эти дни старательно отводил глаза в сторону,
делая вид, что не замечает его... В тот вечер доктор добрался до башни, куда их
определили на постой, затемно; хозяева уже легли, но очаг еще не погас, и он
теперь сидел перед ним в полной неподвижности, глядя на оранжевую россыпь
угольев остановившимся взглядом. Он даже не заметил, как рядом с ним появился
барон.
-- Послушайте, Халаддин, на вас лица нет. Может, выпьете?
-- Да, пожалуй, не откажусь...
Местная водка обожгла рот и прокатилась тягучей судорогой вдоль
хребта; он отер выступившие слезы и поискал глазами, куда бы сплюнуть сивушную
слюну. Полегчать не полегчало, но какая-то отрешенность и вправду пришла.
Тангорн тем временем сходил куда-то в темноту за вторым табуретом.
-- Еще?..
-- Нет, благодарю.
-- Что-то случилось?..
-- Случилось. Я нашел решение -- как подкинуть эльфам наш
подарочек.
-- Ну и?..
-- Ну и вот -- размышляю на вечную тему: оправдывает ли цель
средства...
-- Гм... Бывает и так, а бывает и эдак -- "по обстановке"...
-- Вот именно; математик сказал бы: "Задача в общем виде
нерешаема". И Единый -- в своей неизреченной мудрости -- вместо однозначной
инструкции решил снабдить нас таким капризным и ненадежным прибором, как
Совесть.
-- И что же сейчас говорит ваша совесть, доктор? -- Тангорн
глядел на него с чуть насмешливым интересом.
-- Совесть -- вполне недвусмысленно -- говорит: нельзя. А Долг
отвечает: надо. Такие вот дела... Славно жить по рыцарскому девизу: "Делай, что
должно -- и будь что будет", -- верно, барон? Особенно если тебе уже
Доверительно шепнули на ушко -- что именно должно...
-- Боюсь, в этом выборе вам никто не помощник.
-- А я и не нуждаюсь в чьей-то помощи. Более того, -- он
отвернулся и, зябко поежившись, протянул руки к остывающим угольям, -- я хочу
освободить вас от всех обязательств по участию в нашем походе. Если даже мы и
победим -- следуя моему плану, -- это, поверьте, будет не та победа, которой
можно гордиться.
-- Вот как? -- Лицо Тангорна окаменело, и взгляд его внезапно
обрел тяжесть горного обвала. -- Значит, ваш замысел таких достоинств, что
участвовать в нем большее бесчестье, чем бросить в беде своего друга -- ведь я
до сих пор считал вас за такового? Я весьма ценю вашу заботу о чистоте моей
совести, доктор, но, может, вы все же дозволите мне принять решение самому?
-- Как угодно, -- равнодушно пожал плечами Халаддин. -- Можете
сперва выслушать мои соображения -- и отказаться потом. Это довольно сложная
комбинация, и начать тут придется издалека... Как вы полагаете, барон, какие
отношения связывают Арагорна с эльфами?
-- Арагорна с эльфами? Вы имеете в виду -- сейчас, после того
как они усадили его на гондорский престол?
-- Разумеется. Вы вроде говорили, будто неплохо знаете
восходную мифологию: не помните ли, часом, историю про Цепь гномов?
-- Признаться, запамятовал...
-- Ну, как же... Весьма назидательная история. Когда-то
давным-давно боги пытались усмирить Хахти -- голодного демона Ада, могущего
пожрать весь Мир. Дважды они сажали его на цепь, изготовленную божественным
Кузнецом -- сперва из стали, потом из мифрила, -- и дважды Хахти рвал ее,
как паутинку. Когда же у богов осталась последняя -- третья -- попытка, они
унизились до того, что обратились за помощью к гномам. Те не подвели и
изготовили по-настоящему несокрушимую цепь -- из голоса рыб и звука кошачьих
шагов...
-- Голос рыб и звук кошачьих шагов?
-- Ну да. Ни того, ни другого больше не существует именно
потому, что все это -- сколько его было в Мире -- целиком пошло на ту самую
цепь. Только, как мне сдается, на нее потратили и еще некоторые вещи, которых
теперь в Мире тоже не сыскать; к примеру, благодарность владык -- одна из таких
вещей... А кстати: как, по-вашему, боги расплатились с теми гномами?
-- Надо думать, ликвидировали их. А какие тут еще могут быть
варианты?
-- Именно так! Вернее сказать -- собирались ликвидировать, но
гномы были тоже не лыком шиты... Впрочем, это уже отдельная история. Так вот,
возвращаясь к Арагорну и эльфам...
Рассказ его был долог и обстоятелен -- он и сам проверял сейчас
на прочность свои логические конструкции. Затем наступило молчание, нарушаемое
лишь завыванием ветра за стенами башни.
-- А вы страшный человек, Халаддин. Кто бы мог подумать... --
задумчиво произнес Тангорн; он оглядел доктора с каким-то новым интересом и,
пожалуй что, с уважением. -- В работе, за которую мы взялись, всякого рода
карамельные сопли неуместны, однако если нам и вправду суждено победить так, как
вы задумали... Словом, не думаю, чтобы у меня когда-нибудь возникло желание
вспоминать с вами эту историю за кубком доброго вина.
-- Если нам суждено победить так, как я задумал, -- эхом
откликнулся Халаддин, -- не думаю, чтобы у меня возникло желание видеть свое
отражение в зеркале. (А про себя добавил: "И уж во всяком случае, я никогда не
посмею взглянуть в глаза Соне".)
-- Впрочем, -- усмехнулся барон, -- я позволю себе вернуть вас
на грешную землю: эти разговоры удивительно напоминают скандальный дележ
ненайденного сокровища. Вы еще сперва выиграйте этот бой, а уж потом
предавайтесь душевным терзаниям... Пока что у нас появился свет в конце тоннеля
-- и не более того. Не думаю, чтобы наши шансы остаться в живых были выше, чем
один к пяти, так что это по-своему честная игра.
-- Наши шансы? Значит, вы все-таки остаетесь?
-- Куда ж я денусь... Уж не думаете ли вы, что сумеете обойтись
без меня? Как вы, к примеру, собрались общаться с Фарамиром? А ведь без его
участия, пусть даже и пассивного, вся ваша комбинация окончится не начавшись.
Ладно... Теперь вот что. Я полагаю, придуманную вами наживку следует забрасывать
не где-нибудь, а именно в Умбаре; эту часть работы я возьму на себя -- там вы с
Цэрлэгом будете мне только обузой. Давайте ложиться, а детали я продумаю завтра.
Назавтра, однако, возникли дела иного рода: появился наконец
долгожданный проводник, Матун, и они двинулись покорять Хотонт. Стояла вторая
неделя мая, но перевал еще не открылся. Отряд трижды попадал под снежные заряды
-- их тогда спасли только спальные мешки из шкуры толсторога; как-то раз,
проведя полтора суток в хижине-иглу, сооруженной Матуном из наскоро нарезанных
кирпичей плотного фирна, они едва сумели потом прокопаться наружу. В
воспоминаниях Халаддина весь этот маршрут слипся в какой-то вязкий тягучий
кошмар. Кислородное голодание соткало вокруг него сплошную завесу из крохотных
хрустальных колокольцев -- после любого движения неодолимо хотелось опуститься в
снег и блаженно вслушиваться в их убаюкивающий звон; похоже, не врут, что
замерзнуть -- самая лучшая смерть... Из этого полузабытья его вывел один лишь
эпизод: когда примерно в полумиле от них, по другую сторону ущелья, появилась
неведомо откуда огромная мохнатая фигура -- не то обезьяна, не то вставший на
задние лапы медведь; существо это двигалось вроде бы неуклюже, но невероятно
быстро, и, не обратив на них внимания, бесследно растворилось в каменных
россыпях на дне троговой долины. Вот тогда-то он впервые увидал напуганного
тролля -- никогда бы не подумал, что такое вообще возможно. "Кто это был,
Матун?" Но тот только рукой махнул, будто отгоняя Нечистого: мол, пронесло, и
ладно... Так что они-то теперь идут по торной тропке меж раскидистых итилиенских
дубов, наслаждаясь пением птичек, а Матун тем временем возвращается в одиночку
через все эти "живые" осыпи и фирновые поля.
...Вечером того же дня они вышли на поляну, где человек десять
мужиков городили частокол вокруг пары недостроенных изб. При их появлении все
они тут же похватали луки, а старший их серьезным голосом скомандовал: положить
оружие на землю и подойти ближе -- медленно и держа руки над головой. Тангорн,
приблизившись, сообщил, что их отряд следует прямиком к принцу Фарамиру. Мужики
переглянулись и полюбопытствовали, откуда тот свалился -- с Луны или с печки.
Барон между тем внимательно пригляделся к одному из строителей -- тому, что
сидел наверху сруба, оседлав стропило, -- и наконец расхохотался от души:
-- Так-так, сержант!.. Славно встречаешь своего командира...
-- Ребята!! -- завопил тот, едва не сверзившись со своей
верхотуры. -- Лопни мои глаза, если это не лейтенант Тангорн! Извиняйте,
господин барон, не признали: видок у вас -- того... Ну, теперь, почитай, все
наши в сборе -- так что мы этот ихний Белый отряд... -- и в совершеннейшем
восторге адресовал прячущемуся за лесами Эмин-Арнену смачный непристойный жест.
ГЛАВА 25
Итилиен, хутор Дроздиные выселки.
14 мая 3019 года
-- ...Значит, так прямо и ляпнул на весь Эмин-Арнен: "Вольные
стрелки из Дроздиных выселок"?
-- А что мне еще оставалось -- ждать, пока Вековечный Огонь
смерзнется? И принца, и девушку выпускают из форта только в компании ребят из
Белого отряда, а при них беседовать вроде как не с руки...
Фитилек масляной плошки, отставленной на край грубого дощатого
стола, бросал неровные отсветы на лицо говорившего, по-цыгански смуглое и хищное
-- ни дать ни взять разбойник-маштанг с караванных троп заандуинского
Юга; неудивительно, что в свое время этот человек чувствовал себя как рыба в
воде и в кхандских караван-сараях среди бактрианьих погонщиков, контрабандистов
и вшивых горластых дервишей, и в умбарских портовых кабаках самой что ни на есть
сомнительной репутации. Много лет назад именно барон Грагер обучал впервые
попавшего за Андуин "салагу" Тангорна и азам ремесла разведчика и -- что, может
быть, еще важнее -- бесчисленным южным "примочкам", не вникнув в которые так и
останешься чечако -- вечным объектом приторно-ядовитых подначек любого
южанина, от уличного мальчишки до царедворца.
Хозяин Дроздиных выселок вопросительно прикоснулся к кувшину с
вином, но, наткнувшись на едва заметный отрицательный кивок Тангорна, согласно
отодвинул его в сторонку: объятия и прочие эмоции по поводу встречи остались
позади -- теперь они работали.
-- Быстро установили связь?
-- Через девять дней -- те должны бы уже забыть о том дурацком
эпизоде. Девушка как-то раз поехала на охоту -- это для нее дело обычное, --
увидала на одной из дальних полянок пастушка со стадом и очень грамотно
оторвалась от сопровождающих -- минут на десять, не больше...
-- Пастушок, значит... Не иначе как сунула ему золотую монету с
запиской...
-- Не угадал. Она вытащила ему занозу из пятки и рассказала,
как однажды в детстве они на пару с братом защищали свой табун от степных
волков... Слушай, а они там, на Севере, и вправду все делают своими руками?
-- Да. У них даже принцы крови в детстве пасут коней, а
принцессы работают при кухне. Так что пастушок?..
-- Она просто попросила его о помощи -- но так, чтобы об этом
не узнал ни один человек на свете. И -- вот тебе слово профессионала: случись
чего, мальчишка дал бы изрезать себя на ломти, но не сказал бы ни слова...
Короче говоря, он нашел хутор Дроздиные выселки и передал на словах, что в
будущую пятницу в поселковом кабаке "Красный олень" капитан Берегонд будет ждать
крепко подвыпившего человека, который хлопнет его по плечу и спросит -- не он ли
командовал мортондскими лучниками на Пеленнорских полях...
-- Что-о-о?!! Берегонд??!
-- Представь себе. Ну, мы-то тогда изумились не меньше твоего.
Однако согласись -- люди Арагорна, надо думать, выставили бы в качестве наживки
кого-нибудь менее приметного. Так что принц все сделал верно...
-- Да вы тут просто с ума посходили! -- развел руками Тангорн.
-- Как можно хоть на грош верить человеку, который сперва убил своего государя,
а теперь вот, по прошествии месяца, предает и новых своих хозяев?
-- Ничего подобного. Во-первых, к гибели Денетора он не
причастен -- это выяснено совершенно точно...
-- Это, простите, как выяснили -- в кофейную гущу заглянули,
что ли?
-- Заглянули. Только не в кофейную гущу, а в палантир.
Короче говоря, Фарамир ему теперь полностью доверяет -- а принц, как тебе
известно, неплохо разбирается в людях и лопоухой легковерностью не страдает...
Тангорн подался вперед и даже присвистнул от изумления:
-- Постой, постой... Уж не хочешь ли ты сказать, что
палантир Денетора находится в Эмин-Арнене?
-- Ну да. Эти, в Минас-Тирите, решили, будто кристалл
"заклинило", им-то всем из него являлся только призрак убиенного Короля; так
что, когда Фарамир пожелал его забрать с собою -- "на память", те были даже
рады.
-- Та-а-ак...
Барон невольно оглянулся на дверь в соседнюю комнату где сейчас
устраивались на ночлег Халаддин с Цэрлэгом. Ситуация стремительно менялась;
что-то им последнее время неприлично везет, мельком подумал он, -- ох, не к
добру это... Грагер, проследив за его взглядом, кивнул в сторону перегородки:
-- Эта парочка... Они и впрямь ищут Фарамира?
-- Да. Им вполне можно доверять -- наши с ними интересы, по
крайней мере сейчас, полностью совпадают.
-- Ну-ну... Дипломатическая миссия?
-- Вроде того. Прости, но я связан словом... Командир
итилиенцев некоторое время что-то прикидывал в уме, а потом проворчал:
-- Ладно, разбирайся с ними сам -- мне и своей головной боли
хватает. Запихну их пока что на самую дальнюю базу, на Выдряном ручье -- чтоб
под ногами не путались, -- а там видно будет.
-- Кстати, а почему ты изо всех твоих баз засветил именно
Дроздиные выселки?
-- Потому что сюда нельзя подобраться незаметно -- мы в любом
случае всегда успеем ускользнуть. Да и народу здесь всего ничего -- скорее
наблюдательный пункт, чем база.
-- А сколько всего наших?
-- Ты -- пятьдесят второй.
-- А их?..
-- Сорок.
-- Да, нашими силами форт не поштурмуешь...
-- Про штурм и думать забудь, -- отмахнулся Грагер. -- Уж
чего-чего, а прикончить принца они успеют при любом раскладе. Тем более --
Фарамир категорически требует, чтобы его освобождение было абсолютно бескровным,
дабы никто не посмел его обвинить в нарушении вассальной присяги... Нет, у нас
другой план -- мы готовим побег из Эмин-Арнена: а вот когда князь Итилиенский
окажется под нашей охраной, мы сможем разговаривать с Белыми уже другим тоном --
"А не пойти ли вам, ребята, отсюда на?..".
-- И как -- есть уже конкретный план?
-- Обижаешь -- все уже почти что сделано! Видишь ли, главная
проблема была в Йовин: их выпускают за ворота Эмин-Арнена только порознь, а в
одиночку принц, разумеется, никуда не уйдет. Так вот, нам пришлось решать
головоломку: чтобы князь с княгиней оказались, во-первых -- вместе, во-вторых --
без прямого надзора, и в-третьих -- вне здания форта.
-- Гм... Сразу приходит на ум их опочивальня: правда, там не
выполняется третье условие...
-- Ты почти угадал. Баня.
-- Ну вы даете! -- расхохотался Тангорн. -- Подкоп?..
-- Разумеется. Баня стоит внутри частокола, но поодаль от
основного здания. А копаем мы от соседней мельницы -- почти двести ярдов по
прямой, не ближний свет. Сам знаешь, с подкопами всегда главная проблема -- куда
девать свежевырытую землю: с мельницы-то ее можно вывозить в мешках, запачканных
мукой, -- все выглядит вполне натурально. Самый уязвимый момент -- если дозорные
из форта примутся, просто от скуки, считать мешки и сообразят, что муки увозят
куда больше, чем привозят зерна... Так что рыть приходилось не во всю силу --
тише едешь, дальше будешь, -- но на этой неделе, похоже, все-таки управимся.
-- А Белый отряд так ни о чем и не подозревает?
-- Берегонд клянется, что нет. Правда, его они, конечно, ни о
чем таком не информируют, но какие-то признаки тревоги он бы все же заметил.
-- У них есть своя агентурная сеть в Поселке и на хуторах?
-- В Поселке, разумеется есть, а вот на хуторах -- не похоже.
Понимаешь, у них крупные проблемы по части связи со своими людьми вне форта.
Местные общаться с Белым отрядом избегают (про этих ребят тут болтают невесть
чего -- чуть ли не ожившие покойники), а нам это сильно на руку: любой контакт
поселянина с Белыми сразу бросается в глаза. Сейчас-то они, конечно, поумнели и
перешли на безличную связь -- через тайники, но поначалу светили свою агентуру
только так.
-- Хозяин поселкового кабака работает на них?
-- Похоже, что да. Это сильно осложняет нам жизнь.
-- Торговцы, которые мотаются в Гондор за товаром?