Я утвердительно закивал головой.
- Хо! Чем-же?!
Я указала на отца и сделала грустный вид.
- Я не совсем понял, но по-моему ему не нравится наше присутствие здесь вообще.
Я не мог объяснить свои чувства даже самому себе. Я чувствовала нечто плохое, нечто неуловимое, что несло в себе зло. Оно давило на голову и было похоже на предчувствие, если бы не вполне реальная боль в голове. Тогда я изо всех сил постарался своим сознанием подавить это чувство. И произошло нечто странное. Лица этих людей вдруг поморщились, один из них схватился за голову и осел на пол. Второй в испуге отскочил шагов на пять от двери и закричал, мотая головой:
- Что это?! Отпусти сейчас же! Моя голова!...
Я поутихомирился, так как сразу понял причину столь бурных перемен в их поведении. Они вскочили на ноги и побежали к машине. К слову сказать, больше я их никогда не видела.
Отец внимательно посмотрел на меня, потом присел и заглянул мне в глаза.
- Они ведь плохие люди?
Я усиленно закивала головой.
- Ты не мог ошибиться? Как ты это понял?
Я указала на свою голову, потом на уши и на дорогу куда они убежали.
- Ты хочешь сказать, что слышал их голову, их мысли?
Я пожал плечами, потом кивнул.
- А что именно ты услышал?
Я отрицательно мотнул головой, затем сделал самую страшную гримасу, которую мог себе представить, развел руки в виде когтей и низко зарычал. Отец коротко кивнул, погладил меня по голове и пошел наверх.
- Я так и думал! - Сказал он, поднимаясь по лестнице.
Весь день он просидел на веранде. Вечером он спустился и сразу обратился ко мне с вопросом:
- Давно это?
Я показала, что в первый раз.
- Дело приобретает серьезный оборот. Значит, они были правы. Однако, посмотрим, что еще может у тебя произойти.
Я пожал плечами и улыбнулся. Первый раз в жизни я почувствовал себя по настоящему сильным. Уж теперь я заставлю их оставить нас в покое. Только отец становился все задумчивей и серьезней.
Глава 4
Тори исполнялось четыре года. Стояли свечи. На столе сверкал торт. За окном спускался вечер и любимый еж Тори, которого недолго думая назвали Кактусом, уже пустился в свои ночные путешествия по дому. Еж вообще был, несомненно, общим любимцем и, помимо этого, выполнял очень важную работу по дому. Он исправно гонял всяческих грызунов, которые изредка зарились на съестные запасы, а также громко топал ночью, ходя, словно сторож по гостиной, и если кто подходил к дому он сильно шипел, давая знать о непрошеном госте. Иногда мне казалось, что они с Тори разговаривают. Тори садился около ежа, и они подолгу с серьезным видом смотрели друг на друга. Через несколько минут Кактус недовольно фыркал, поворачивался и убегал, топая своими коготками, а Тори смеялся и объяснял жестами мне, что мол Кактус не хочет ему говорить где его семья и откуда он родом. Если бы это говорил обычный мальчик, я бы посмеялся от души, но с Тори дело было по-другому. За свои четыре года он показал, что не всегда склонен к детским рассуждениям, а иногда выдвигал такие теории, что я только разводил руками и чувствовал себя маленьким мальчиком, которому учитель сделал выговор. Так и здесь. Я уж и не знал: смеяться мне или всерьез относиться к этим беседам между Тори и Кактусом.
Так вот, мы втроем сидели за столом (вернее, мы с Тори за столом, а Кактус под ним) и показывали друг другу фокусы, которым научились из книжки. Мы разделяли фокусы напополам и учились каждый своим; а потом друг другу хвастались своими достижениями.
Я выложил свой главный козырь и провернул блестяще шутку с не тонущим шариком, как вдруг Тори загадочно приложил палец к губам, подмигнул мне и показал, чтобы я сел. Затем он зачмокал, подражая Кактусу, и тот нехотя вылез из под столика. Тори усадил его посреди стола, затем показал, чтобы я сидел тихо, а затем уставился на ежа. Тот в свою очередь как замер, так и не двигался. Прошла минута, прерываемая иногда только почмокиванием Тори и тихим шипением Кактуса, как вдруг еж странно гу-гукнул и сел на задние лапы! А потом он засвистел! Я был полностью уничтожен! В мелодии Кактуса с трудом, но улавливалась музыка из заставки детской передачи, которую так любил Тори.
Продолжалось это секунд десять, потом еж сердито фыркнул и скатился обратно под стол. Тори с победоносным видом встал и поклонился `публике`. В тот момент я подумал, что если бы публика действительно присутствовала - это был бы скандал в истории.
- Как ты это сделал?!- изумленно воскликнул я. И Тори `снисходительно` рассмеялся и объяснил, что ничего делать и не надо. Надо только очень попросить, тем более что, по его объяснениям, для Кактуса эти штуки очень унизительны, и он пообещал, что это в последний раз. Ну знаете! Сказать что я был в шоке - это значит не сказать ничего.
Через минут десять я пришел в себя от изумления, и мы вместе потащили Кактуса на кухню откармливать его всякими вкусными штуками. Лично я почувствовал себя очень виноватым перед ним и тоже пообещал ему (вслух, конечно) что это было в последний раз и он несомненно заслужил себе сегодня безбедную и спокойную жизнь до конца дней своих. С тех пор Кактус стал уважаемым и почетным членом семьи со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Но этими фокусами все только началось. Произошло нечто, что перевернуло впоследствии всю нашу жизнь и, что в конечном итоге было именно тем, чего я всегда боялся. С самого его рождения я был уведомлен, что от Тори можно ожидать чего угодно.
Всем известно, что иногда рождаются дети с патологией. Но в случае с Тори слово патология явно не подходило. Мало того, что его кровь являлась, по сути своей, сывороткой от, практически, всех болезней, то есть являлась своеобразной всеподавляющей иммунной системой, так еще и обнаружилось повышенная концентрация мозгового вещества. По сути дела, никто не знал, что может в дальнейшем произойти с ним, и поначалу мне предлагали взять Тори на содержание института с дальнейшим изучением его под присмотром специалистов, но я отказался наотрез. Врачи все равно периодически приезжали проверять его состояние, но кроме отсутствия болезней Тори ничем не отличался от обычных детей. Его невозможность говорить не была соотнесена с его отклонениями, и, в конце концов, врачи ограничились ежемесячным осмотром в виду опасности сдвига психики.
Наверх